Роковая страсть: история Сергея Довлатова и его первой жены Аси Пекуровской. Это была не любовь Рассказ о первой любви довлатов
Ленинград, 1978 год. У пивного ларька на углу Белинского и Моховой ранним июльским утром выстроилась длинная очередь. В основном это были суровые мужчины в серых пиджаках и телогрейках. Облачением выделялся лишь… Петр I, скромно стоявший в толпе страждущих. Император был одет по всей форме: зеленый камзол, треуголка с пером, высокие сапоги, перчатки с раструбами, барханные штаны с позументом. Черный ус на подозрительно румяном лице иногда нетерпеливо подрагивал. А очередь меж тем жила своей повседневной жизнью.
Я стою за лысым. Царь за мной. А ты уж будешь за царем...
Объяснялось все просто: в облике монарха в народ затесался журналист и писатель Сергей Довлатов . Шевеля пальцами ног в промокших ботфортах, он страшно жалел, что согласился сняться в любительском фильме у приятеля Николая Шлиппенбаха . Тот не скрывал, что позвал Сергея исключительно из-за его роста - метр девяносто три. Зато времени для съемок у актера-самоучки было предостаточно: с работы отовсюду повыгоняли, дома никто не ждал. Жена Лена и дочь Катя уже покинули пределы СССР.
Шлиппенбах задумал провокацию: решил столкнуть ленинградских обывателей с основателем города. И запечатлеть все это скрытой камерой. Но замысел не удался. Закаленные абсурдом советской действительности, граждане на царя-батюшку реагировали вяло.
Довлатов уже в эмиграции свой съемочный опыт превратит в рассказ. А в тот момент еще не знал, что скоро окажется за границей с единственным чемоданом в руках, на крышке которого со времен пионерского лагеря осталась полустертая хулиганская надпись – «говночист». Не знал, что станет главным редактором американской русскоязычной газеты. Что его книги не только издадут, но и переведут - даже на японский язык. А рассказы опубликуют в престижнейшем американском журнале «Ньюйоркер». С чем его, кстати, поздравит классик американской литературы Курт Воннегут, который этой чести не удостоился ни разу.
Однако, радости Сергею Довлатову это не принесет. «Никогда не встречал человека, который бы каждую минуту был настолько несчастен, - писал про него однокурсник и друг, писатель Самуил Лурье. – При этом неизменно остроумен и готов к веселью. Сергей играл рыжего клоуна, в душе всегда оставаясь клоуном белым». Эта же странная особенность характера распространялась и на его отношения с женщинами.
«Я просыпался с ощущением беды»
«Поэт Охапкин надумал жениться. Затем невесту выгнал. Мотивы:
Она, понимаешь, медленно ходит, а главное - ежедневно жрет!» .
Это зарисовка из довлатовской книги «Соло на ундервуде». За четверть века до ее публикации студент филфака Ленинградского университета Сережа Довлатов к семейным узам относился куда более романтично.
«Помню ожидание любви, буквально каждую секунду. Как в аэропорту, где ты поджидаешь незнакомого человека. Держишься на виду, чтобы он мог подойти и сказать: "Это я"» , - вспоминал он о том времени.
Любовь, коренным образом перевернувшую всю его жизнь, Довлатов встретил в стенах родного учебного заведения. Где в раздевалке зимой приятно пахло талым снегом, а летом в аудиториях – болгарским вином «Гамза», которое продавалась тогда в плетеных бутылках. Продвинутая молодежь после занятий распивала его прямо из горлышка, закусывая плавленным сырком. И до драки спорила о литературе!
«Помню, как Лева Баранов, вялый юноша из Тихвина, ударил ногой аспиранта Рыленко, осмелившегося заявить, что Достоевский сродни экспрессионизму» - писал уже в Америке Сергей.
При этом молодые интеллектуалы не выпускали из виду и фланировавших мимо студенток. А самой эффектной из них была, безусловно, Ася Пекуровская. В кругах «золотой молодежи» Ленинграда ее считали красивейшей девушкой города!
Впрочем, Довлатов тоже был популярен. Огромного роста, боксер он гипнотически действовал на противоположный пол своим бархатным баритоном и умением блестящего рассказчика. Но сам был уверен - главный его «мужской секрет» в другом.
Ты никогда не будешь иметь успеха у баб! – как-то заявил Довлатов на занятиях физкультуры другу-второкурснику.
Почему это? – обиделся тот.
У тебя нет брюха, – снисходительно пояснил Сергей. – А бабы очень любят брюхо!
Но с Асей как-то сразу не заладилось.
Хотите знать, на кого вы похожи? На разбитую параличом гориллу, которую держат в зоопарке из жалости, - заявила она ему на первом же свидании. А когда тот смущенно попытался пригладить волосы, прикончила:
Голову не чешут, а моют!
Именно так писатель рассказывает о знакомстве с девушкой в повести «Филиал», где возлюбленная не очень старательно замаскирована под именем Тася.
Но эти дамские «укусы» оказались в результате хорошим знаком. При том, что у первой красавицы Северной столицы в ухажерах недостатка не было.
«В то время мы осаждали одну и ту же коротко стриженную миловидную крепость, - вспоминал впоследствии нобелевский лауреат Иосиф Бродский. – Осаду эту мне пришлось вскоре снять и уехать в Среднюю Азию. Вернувшись два месяца спустя, я обнаружил, что крепость пала».
Ася действительно в то время стриглась «под мальчика». Когда они с Довлатовым неторопливо прогуливались по Невскому проспекту, на прохожих эта красивая пара производила ошеломляющее впечатление.Оба ходили в одинаковых коричневых пальто и оба коротко стриженные, - рассказывала Людмила Штерн, автор книги «Довлатов, добрый мой приятель». – Как-то я увидела их вместе около Пассажа. Вокруг образовался вакуум – будто они явились откуда-то из Космоса или из Калифорнии.
Довлатов пытался контролировать каждый шаг любимой. Назначал свидания на пересечении Невского и Литейного, безропотно ожидая ее часами. Тратил на подарки, такси, рестораны последние деньги, влезал в долги.
«Я просыпался с ощущением беды. Часами не мог заставить себя одеться. Всерьез планировал ограбление ювелирного магазина. Я убедился, что любая мысль влюбленного бедняка – преступна» - напишет он позже в повести «Чемодан».
Однажды на квартире их общего друга Игоря Смирнова возник спор. Если Ася не сможет выпить из горла бутылку водки, то немедленно выходит за Сергея. Но уж если выпьет – то не только остается свободной, но Довлатов еще будет обязан дотащить на плечах от Финляндского вокзала до Невы их упитанного приятеля Мишу Апелева.
Ася выпила эту водку, - рассказывал Смирнов, ныне профессор филологии в Германии. – Она побледнела, упала в обморок. Но когда мы ее откачали, Сергей выполнил условия пари, посадив Мишу на плечи и оттащив к реке.
А вот сама Ася через какое-то время добровольно отказалась от выигрыша – их свадьба все же состоялась. На следующий же день они расстались…
 |
«Я боялся ее потерять. Если все было хорошо, меня это тоже не устраивало. Я становился заносчивым и грубым. Меня унижала та радость, которую я ей доставлял. Это, как я думал, отождествляло меня с удачной покупкой. Я чувствовал себя униженным и грубил. Что-то оскорбляло меня. ЧТО-ТО ЗАСТАВЛЯЛО ЖДАТЬ ДУРНЫХ ПОСЛЕДСТВИЙ ОТ КАЖДОЙ МИНУТЫ СЧАСТЬЯ».
Довлатова, который из-за иссушающей любви забросил учебу, выгнали из университета. Он ушел в армию – служить в качестве охранника зеков в лагере особого назначения Республики Коми. «Мир, в который я попал, был ужасен, - вспоминал он позже. - В этом мире дрались заточенными рашпилями, ели собак, покрывали лица татуировкой. В этом мире убивали за пачку чая. Я дружил с человеком, засолившим когда-то в бочке жену и детей… Но жизнь продолжалась».
Именно в армии Сергей Довлатов написал первые рассказы, осознав свое призвание.
Ася Пекуровская родила от него дочку Машу, с которой через три года эмигрировала в Америку. Маша впервые увидит отца лишь в 1990 году, на его похоронах…
«Две удивительные дуры…»
На лестничной площадке старого таллиннского деревянного дома трое – молодая симпатичная женщина, брюнет огромного роста и …абсолютно голый пузатый старичок.
Дядя Саша, в долг до завтра не найдется выпить? – вежливо спрашивает юная дама у обнаженного мужчины в дверном проеме.
Томушка, милая, ты же знаешь, тебя всегда выручу. Но редкий случай, нет ничего. Все сам, горький пьяница, выпил. Сама видишь!
Девушкой была скромная жительница эстонской столицы Тамара Зибунова, бывшая студентка математического факультета Тартуского университета. Как-то в Ленинграде на одной из вечеринок она случайно познакомилась с Сергеем Довлатовым. Для писателя мимолетная встреча стала достаточным поводом, чтобы по приезде в Таллин завалится ночью именно к ней. Предварительно он все же, разумеется, позвонил.
Тамара, вы меня, наверное, помните. Я такой большой, черный, похож на торговца урюком…
Гость явился подшофе и потребовал продолжения банкета. Но сосед, подпольный торговец водкой, не помог.
 |
Просился на одну ночь, но так и остался, - вспоминала Тамара. - При этом почти каждый день приходил пьяный и начинал приставать. Меня это категорически не устраивало. Но Сергей производил какое-то гипнотическое впечатление. А рассказчиком был еще более ярким, чем писателем. Через месяц нужно было принимать решение: или вызывать милицию, или заводить с ним роман.
Довлатов остался. Хотя Тамаре было прекрасно известно: в Ленинграде у писателя есть жена Елена (второй брак, после развода с Асей), подрастает дочь Катя. Однако литератор-неудачник бросил их, бежав из города, где задыхался от того, что не печатают, не замечают, не уважают его талант. Отчаянье было так велико, что Довлатов … начинает работать кочегаром в котельной. Лишь бы как-то зацепиться в Таллине. И удача, наконец, ему улыбается – ленинградского «эмигранта» берут в штат главной газеты города «Советская Эстония».
Отношения с начальством складывались непросто. «Обсудим детали. Только не грубите... - Чего грубить?.. Это бесполезно... - Вы, собственно, уже нагрубили!» - так Довлатов описывает в сборнике «Компромисс» повседневный разговор со своим редактором Туронком. На дверях отдела литературы и искусства время от времени появляется табличка с таким двустишием: «Две удивительные дуры / Ведут у нас отдел культуры». Авторство мало у кого вызывало сомнения.
Но некоторые его стихи вызывали совсем уж непредсказуемую реакцию. В разделе “Для больших и маленьких” Сергей регулярно помещал рифмованный текст, из которого русские дети узнавали новое эстонское слово. Вот одно из них.
Таню я благодарю
За подарок Танин.
Ей “спасибо” говорю,
По-эстонски - «тяэнан».
Вечером в отдел к нему явилась заплаканная Таня из «Деловых ведомостей»: «Сережа, не верьте! Это он обливает меня грязью из-за того, что я его бросила!» - «Кто?!» - «Смульсон! Это ведь он вам сказал, что я его наградила триппером?!»
Тамара Зибунова пишет в мемуарах: «Работая в отделе информации партийной газеты, Сергей придумал рубрику - "Гости Таллина". Сначала искал реальных гостей, а потом стал их выдумывать. Например “Альдона Ольман, гость из Риги”. Альдона - доберманша моего школьного приятеля Вити Ольмана».
Но спрос на его публикации высок, не смотря на «низкий моральный уровень» и регулярные пьянки. «Довлатов умеет талантливо писать о всякой ерунде» - снисходительно говорят в редакции. Дальше больше. Ему доверили составить письмо от имени эстонской доярки Линды Пейпс самому Брежневу!
Он получает, не напрягаясь, 250 рублей – очень приличная по тем временам зарплата. Первая в его жизни книга «Пять углов» должна скоро выйти в свет. А рядом – близкий, понимающий человек. Не всякий выдержит мастера художественного слова!
- Сережа жил по литературным законам, - вспоминала Зибунова. - Просыпаясь, разворачивал людей к себе так, чтобы они вписывались в придуманные им сюжеты на этот день. Сегодня я - тургеневская женщина или жена декабриста. А завтра – вечно сытая дочь полковника.Рухнуло все в одночасье… При обыске у местного диссидента обнаружили рукопись Довлатова «Зона». Абсурд был в том, что произведение открыто лежало в нескольких издательствах, ожидая отзывов. Но, поскольку она проходила по делу, то попала в КГБ. Рукопись запретили. А Довлатова вынудили написать заявление по собственному желанию. Макет его долгожданной первой книги «Пять углов» был рассыпан…
8 сентября 1975 года у Тамары Зибуновой родилась дочка, которую назвали Сашей. Безработный Довлатов по этому случаю впал в запой. Как-то, вдребезги пьяный, он чуть не утонул в фонтане под окнами роддома: его спасли мать и дед Тамары, которые, к счастью, оказались рядом.
Вы с ума сошли! – говорил взволнованный врач-эстонец Тамаре. – Вас нельзя выписывать, я только что видел вашего мужа!
Доктор, мне как раз надо, чтобы все это прекратить.
В тот же год Сергей Довлатов возвращается в Ленинград, к семье. Точку в их трехлетних отношениях поставила Тамара. Он ей будет посылать письма из Америки до конца своих дней, начиная их словами: «Милая Томочка!».
«Бледная, с монгольскими глазами»
У Довлатова жена - это вообще что-то необыкновенное! Я таких, признаться, даже в метро не встречал!
Столь «лестную» характеристику супруге писателя Елене, согласно книге «Соло на Ундервуде», дал простодушный аспирант-философ Володя Губин.
Это была твоя жена? Я ее не узнала. Извинись перед ней. Она мне нравится. Такая неприметная...
А это цитата из «Филиала». Слова принадлежат роковой красотке, с которой у автора когда-то был роман. (Красотка подозрительно напоминает Асю Пекуровскую).
«Худая, бледная, с монгольскими глазами. Взгляд холодный и твердый, как угол чемодана» - так Довлатов уже от собственного имени описывает в повести «Наши» первое знакомство с Еленой.
После бурной вечеринки Сергей, якобы, обнаружил наутро в своей квартире незнакомку, спящую на соседнем диване. В качестве пижамы гостья использовала армейскую гимнастерку хозяина с привинченным спортивным значком. Невозмутимая барышня пожаловалась, что тот был очень колюч и не давал ей спать.
«Его можно понять» - чистосердечно признался хозяин дома.
Правда, сама Елена утверждает, что Сергей… впервые заговорил с ней, случайно столкнувшись в троллейбусе. Но их общие друзья сходятся в том, что он предельно точно передает характер главной женщины всей его жизни:
«Лена была невероятно молчалива и спокойна. Это было не тягостное
молчание испорченного громкоговорителя. И не грозное спокойствие
противотанковой мины. Это было молчаливое спокойствие корня, равнодушно
внимающего шуму древесной листвы...».
Я знаю, почему ты продолжаешь со мной жить, - безмятежно говорила она непутевому мужу. – Тебе просто лень купить раскладушку…
Только такая жена могла терпеть писателя Довлатова более двадцати лет, перенося с редким хладнокровием его пьянство, измены, периоды тотальной нищеты и рождение детей на стороне.
«Лена не интересовалась моими рассказами. Не уверен даже, что она хорошо себе представляла, где я работаю. Знала только, что пишу» - рассказывал Довлатов про начало их сложных отношений в повести «Чемодан». Хотя впоследствии именно она лично набьет на печатной машинке полное собрание его сочинений.
Елена Борисовна сначала трудилась в парикмахерской. Потом мама писателя Нора Сергеевна помогла ей освоить профессию корректора. Что ей очень пригодилось в Америке, когда Сергей начнет выпускать в Нью-Йорке собственную газету.
В 1976 году рассказы Довлатова были опубликованы на Западе в журналах «Континент» и «Время и мы». В Ленинграде он мгновенно превратился в песону нон-грата. Писатель был жестоко бит и посажен на 15 суток за то, что, якобы, сбросил офицера с лестницы. «Если бы это было правдой, тебе бы вообще дали семь лет!» - цинично пояснили ему в отделении.
На фоне всех этих событий Елена решительно заявила, что должна подумать о будущем их дочери. Ее твердое решение эмигрировать потрясло опального литератора.
«Наступил день отъезда. В аэропорту собралась толпа. Главным образом,
мои друзья, любители выпить. Мы попрощались. Лена выглядела совершенно невозмутимой. Кто-то из моих родственников подарил ей черно-бурую лису. Мне долго снилась потом оскаленная лисья физиономия... Дочка была в неуклюжих скороходовских туфлях. Вид у нее был растерянный. В тот год она была совсем некрасивой» - вспоминал он. 24 августа 1978 года в аэропорту Пулково уже сам писатель сядет в самолет Ленинград – Вена, чтобы уже больше никогда не вернуться на родину…
«Умер от незаслуженной нелюбви»
…Август в Нью-Йорке 1990 года выдался очень жарким, но в пригороде было полегче. В тени маленького домика на скамейке, сколоченной собственными руками, сидел абсолютно седой усталый человек. Дачу он купил всего несколько месяцев назад, лично посадив на участке три березы и даже навесив в доме двери без посторонней помощи. Правда, ни одна из них не закрывалась… 12 лет эмиграции развеяли все иллюзии по поводу «западного рая». Здесь тоже были свои дураки-начальники, погубившие его любимое детище – популярную газету «Русский американец». К примеру, последний владелец газеты, правоверный еврей, запрещал упоминать в заметках свинину, рекомендовав заменять ее фаршированной щукой. Существовала и цензура: в «Ньюйоркере» из его рассказа стыдливо выкинули комичный эпизод, где фигурировал… резиновый пенис.
Книги издавались, но оценить их по достоинству могли только литературные критики, да жители русскоговорящего района Брайтон-Бич.
«Я всю жизнь чего-то ждал: аттестата зрелости, потери девственности, женитьбы, ребенка, первой книжки, минимальных денег, а сейчас все произошло, ждать больше нечего, источников радости нет. Главная моя ошибка - в надежде, что, легализовавшись как писатель, я стану веселым и счастливым. Этого не случилось» - с горечью писал он своему другу.
Мужчина тоскливо думал, что уже скоро ему предстоит отправиться в раскаленный от солнца центр города, встречать очередных гостей из России. С началом перестройки они зачастили. «Ко мне уже едут не друзья друзей, и даже не приятели приятелей, а уже малознакомые малознакомых!» - сокрушался он. Однако, отказать был не в силах.
На крыльцо выскочил симпатичный русый мальчишка с длинной челкой, и на сердце у седовласого потеплело. Рождение Коли в 1984 году почти совпало с появлением на свет повести «Заповедник». Мужчина еще не знал, что в России это будет одно из самых популярных его произведений. В самом конце повести отчаявшемуся главному герою звонит жена из-за границы.
«Я только спросил:
Мы еще встретимся?
Да... Если ты нас любишь...
Любовь - это для молодежи. Для военнослужащих и спортсменов... А тут все гораздо сложнее. Тут уже не любовь, а судьба...»
Настроение у мужчины улучшилось. Он бодро встал, потрепал мальчишку по голове и энергично отправился к машине….
Последний крупный русский писатель конца XX века Сергей Довлатов скончался в Нью-Йорке 24 августа 1990 года. Это случилось во время очередного продолжительного запоя, наступившего после встречи с гостями из Москвы. Остановилось сердце. По этому поводу его близкий друг Игорь Ефимов высказался так:
Что бы ни было написано в свидетельстве о его смерти, литературный диагноз должен быть таков: «Умер от безутешной и незаслуженной нелюбви к себе».
Довлатов Сергей Донатович (1941 - 1990)
Ленинград, 1978 год. У пивного ларька на углу Белинского и Моховой ранним июльским утром выстроилась длинная очередь. В основном это были суровые мужчины в серых пиджаках и телогрейках. Облачением выделялся лишь… Петр I, скромно стоявший в толпе страждущих. Император был одет по всей форме: зеленый камзол, треуголка с пером, высокие сапоги, перчатки с раструбами, барханные штаны с позументом. Черный ус на подозрительно румяном лице иногда нетерпеливо подрагивал. А очередь меж тем жила своей повседневной жизнью.
Я стою за лысым. Царь за мной. А ты уж будешь за царем...
Объяснялось все просто: в облике монарха в народ затесался журналист и писатель Сергей Довлатов. Шевеля пальцами ног в промокших ботфортах, он страшно жалел, что согласился сняться в любительском фильме у приятеля Николая Шлиппенбаха. Тот не скрывал, что позвал Сергея исключительно из-за его роста - метр девяносто три. Зато времени для съемок у актера-самоучки было предостаточно: с работы отовсюду повыгоняли, дома никто не ждал. Жена Лена и дочь Катя уже покинули пределы СССР.
Шлиппенбах задумал провокацию: решил столкнуть ленинградских обывателей с основателем города. И запечатлеть все это скрытой камерой. Но замысел не удался. Закаленные абсурдом советской действительности, граждане на царя-батюшку реагировали вяло.
Довлатов уже в эмиграции свой съемочный опыт превратит в рассказ. А в тот момент еще не знал, что скоро окажется за границей с единственным чемоданом в руках, на крышке которого со времен пионерского лагеря осталась полустертая хулиганская надпись – «говночист». Не знал, что станет главным редактором американской русскоязычной газеты. Что его книги не только издадут, но и переведут - даже на японский язык. А рассказы опубликуют в престижнейшем американском журнале «Ньюйоркер». С чем его, кстати, поздравит классик американской литературы Курт Воннегут, который этой чести не удостоился ни разу.
Сергей Довлатов и Курт Воннегут 1982
Фото Нины Аловерт
Однако, радости Сергею Довлатову это не принесет. «Никогда не встречал человека, который бы каждую минуту был настолько несчастен, - писал про него однокурсник и друг, писатель Самуил Лурье. - При этом неизменно остроумен и готов к веселью. Сергей играл рыжего клоуна, в душе всегда оставаясь клоуном белым». Эта же странная особенность характера распространялась и на его отношения с женщинами.
В больнице Нью-йорка
«Я просыпался с ощущением беды»
«Поэт Охапкин надумал жениться. Затем невесту выгнал. Мотивы:
- Она, понимаешь, медленно ходит, а главное - ежедневно жрет!»
Это зарисовка из довлатовской книги «Соло на ундервуде». За четверть века до ее публикации студент филфака Ленинградского университета Сережа Довлатов к семейным узам относился куда более романтично.
«Помню ожидание любви, буквально каждую секунду. Как в аэропорту, где ты поджидаешь незнакомого человека. Держишься на виду, чтобы он мог подойти и сказать: "Это я"» , - вспоминал он о том времени.
«Две удивительные дуры…»
На лестничной площадке старого таллиннского деревянного дома трое – молодая симпатичная женщина, брюнет огромного роста и …абсолютно голый пузатый старичок.
Дядя Саша, в долг до завтра не найдется выпить? – вежливо спрашивает юная дама у обнаженного мужчины в дверном проеме.
Томушка, милая, ты же знаешь, тебя всегда выручу. Но редкий случай, нет ничего. Все сам, горький пьяница, выпил. Сама видишь!
Девушкой была скромная жительница эстонской столицы Тамара Зибунова, бывшая студентка математического факультета Тартуского университета. Как-то в Ленинграде на одной из вечеринок она случайно познакомилась с Сергеем Довлатовым. Для писателя мимолетная встреча стала достаточным поводом, чтобы по приезде в Таллин завалится ночью именно к ней. Предварительно он все же, разумеется, позвонил.
Тамара, вы меня, наверное, помните. Я такой большой, черный, похож на торговца урюком…
Гость явился подшофе и потребовал продолжения банкета. Но сосед, подпольный торговец водкой, не помог.
С дочерью Катей в Пушкинском заповеднике, 77 год
Катя
2011
И тогда Довлатов, ошеломленный сценой в стиле «ню», пригласил гостеприимную хозяйку в самый модный таллиннский ресторан «Мюнди бар». Ведь у него в кармане было целое состояние – тридцать рублей!
Просился на одну ночь, но так и остался, - вспоминала Тамара. - При этом почти каждый день приходил пьяный и начинал приставать. Меня это категорически не устраивало. Но Сергей производил какое-то гипнотическое впечатление. А рассказчиком был еще более ярким, чем писателем. Через месяц нужно было принимать решение: или вызывать милицию, или заводить с ним роман.
Довлатов остался. Хотя Тамаре было прекрасно известно: в Ленинграде у писателя есть жена Елена (второй брак, после развода с Асей), подрастает дочь Катя. Однако литератор-неудачник бросил их, бежав из города, где задыхался от того, что не печатают, не замечают, не уважают его талант. Отчаянье было так велико, что Довлатов … начинает работать кочегаром в котельной. Лишь бы как-то зацепиться в Таллине. И удача, наконец, ему улыбается – ленинградского «эмигранта» берут в штат главной газеты города «Советская Эстония».
С Тамарой Зибуновой, Таллин, 74 год
Отношения с начальством складывались непросто. «Обсудим детали. Только не грубите... - Чего грубить?.. Это бесполезно... - Вы, собственно, уже нагрубили!» - так Довлатов описывает в сборнике «Компромисс» повседневный разговор со своим редактором Туронком. На дверях отдела литературы и искусства время от времени появляется табличка с таким двустишием: «Две удивительные дуры / Ведут у нас отдел культуры». Авторство мало у кого вызывало сомнения.
Но некоторые его стихи вызывали совсем уж непредсказуемую реакцию. В разделе “Для больших и маленьких” Сергей регулярно помещал рифмованный текст, из которого русские дети узнавали новое эстонское слово. Вот одно из них.
Таню я благодарю
За подарок Танин.
Ей “спасибо” говорю,
По-эстонски - «тяэнан».
Вечером в отдел к нему явилась заплаканная Таня из «Деловых ведомостей»: «Сережа, не верьте! Это он обливает меня грязью из-за того, что я его бросила!» - «Кто?!» - «Смульсон! Это ведь он вам сказал, что я его наградила триппером?!»
Тамара Зибунова пишет в мемуарах: «Работая в отделе информации партийной газеты, Сергей придумал рубрику "Гости Таллина". Сначала искал реальных гостей, а потом стал их выдумывать. Например “Альдона Ольман, гость из Риги”. Альдона - доберманша моего школьного приятеля Вити Ольмана».
Но спрос на его публикации высок, не смотря на «низкий моральный уровень» и регулярные пьянки. «Довлатов умеет талантливо писать о всякой ерунде» - снисходительно говорят в редакции. Дальше больше. Ему доверили составить письмо от имени эстонской доярки Линды Пейпс самому Брежневу!
Он получает, не напрягаясь, 250 рублей – очень приличная по тем временам зарплата. Первая в его жизни книга «Пять углов» должна скоро выйти в свет. А рядом – близкий, понимающий человек. Не всякий выдержит мастера художественного слова!
С женой Еленой
- Сережа жил по литературным законам, - вспоминала Зибунова. - Просыпаясь, разворачивал людей к себе так, чтобы они вписывались в придуманные им сюжеты на этот день. Сегодня я - тургеневская женщина или жена декабриста. А завтра – вечно сытая дочь полковника.
Рухнуло все в одночасье… При обыске у местного диссидента обнаружили рукопись Довлатова «Зона». Абсурд был в том, что произведение открыто лежало в нескольких издательствах, ожидая отзывов. Но, поскольку она проходила по делу, то попала в КГБ. Рукопись запретили. А Довлатова вынудили написать заявление по собственному желанию. Макет его долгожданной первой книги «Пять углов» был рассыпан…
8 сентября 1975 года у Тамары Зибуновой родилась дочка, которую назвали Сашей. Безработный Довлатов по этому случаю впал в запой. Как-то, вдребезги пьяный, он чуть не утонул в фонтане под окнами роддома: его спасли мать и дед Тамары, которые, к счастью, оказались рядом.
Евгений Рейн и Сергей Довлатов
- Вы с ума сошли! – говорил взволнованный врач-эстонец Тамаре. – Вас нельзя выписывать, я только что видел вашего мужа!
- Доктор, мне как раз надо, чтобы все это прекратить.
В тот же год Сергей Довлатов возвращается в Ленинград, к семье. Точку в их трехлетних отношениях поставила Тамара. Он ей будет посылать письма из Америки до конца своих дней, начиная их словами: «Милая Томочка!».
«Бледная, с монгольскими глазами»
- У Довлатова жена - это вообще что-то необыкновенное! Я таких, признаться, даже в метро не встречал!
Столь «лестную» характеристику супруге писателя Елене, согласно книге «Соло на Ундервуде», дал простодушный аспирант-философ Володя Губин.
Это была твоя жена? Я ее не узнала. Извинись перед ней. Она мне нравится. Такая неприметная...
Елена и Сергей Довлатовы
Нью-Йорк. 1985-1986
Фото из архива семьи Довлатовых
А это цитата из «Филиала». Слова принадлежат роковой красотке, с которой у автора когда-то был роман. (Красотка подозрительно напоминает Асю Пекуровскую).
«Худая, бледная, с монгольскими глазами. Взгляд холодный и твердый, как угол чемодана» - так Довлатов уже от собственного имени описывает в повести «Наши» первое знакомство с Еленой.
После бурной вечеринки Сергей, якобы, обнаружил наутро в своей квартире незнакомку, спящую на соседнем диване. В качестве пижамы гостья использовала армейскую гимнастерку хозяина с привинченным спортивным значком. Невозмутимая барышня пожаловалась, что тот был очень колюч и не давал ей спать.
«Его можно понять» - чистосердечно признался хозяин дома.
Правда, сама Елена утверждает, что Сергей… впервые заговорил с ней, случайно столкнувшись в троллейбусе. Но их общие друзья сходятся в том, что он предельно точно передает характер главной женщины всей его жизни:
«Лена была невероятно молчалива и спокойна. Это было не тягостное молчание испорченного громкоговорителя. И не грозное спокойствие противотанковой мины. Это было молчаливое спокойствие корня, равнодушно внимающего шуму древесной листвы...»
Я знаю, почему ты продолжаешь со мной жить, - безмятежно говорила она непутевому мужу. – Тебе просто лень купить раскладушку…
Только такая жена могла терпеть писателя Довлатова более двадцати лет, перенося с редким хладнокровием его пьянство, измены, периоды тотальной нищеты и рождение детей на стороне.
«Лена не интересовалась моими рассказами. Не уверен даже, что она хорошо себе представляла, где я работаю. Знала только, что пишу» - рассказывал Довлатов про начало их сложных отношений в повести «Чемодан». Хотя впоследствии именно она лично набьет на печатной машинке полное собрание его сочинений.
Елена Борисовна сначала трудилась в парикмахерской. Потом мама писателя Нора Сергеевна помогла ей освоить профессию корректора. Что ей очень пригодилось в Америке, когда Сергей начнет выпускать в Нью-Йорке собственную газету.
Нора Сергеевна Довлатова, Коля Довлатов, Елена Довлатова
Нью-Йорк, 1983
Сергей Довлатов с сыном Колей, Нью-Йорк
В 1976 году рассказы Довлатова были опубликованы на Западе в журналах «Континент» и «Время и мы». В Ленинграде он мгновенно превратился в песону нон-грата. Писатель был жестоко бит и посажен на 15 суток за то, что, якобы, сбросил офицера с лестницы. «Если бы это было правдой, тебе бы вообще дали семь лет!» - цинично пояснили ему в отделении.
На фоне всех этих событий Елена решительно заявила, что должна подумать о будущем их дочери. Ее твердое решение эмигрировать потрясло опального литератора.
«Наступил день отъезда. В аэропорту собралась толпа. Главным образом, мои друзья, любители выпить. Мы попрощались. Лена выглядела совершенно невозмутимой. Кто-то из моих родственников подарил ей черно-бурую лису. Мне долго снилась потом оскаленная лисья физиономия... Дочка была в неуклюжих скороходовских туфлях. Вид у нее был растерянный. В тот год она была совсем некрасивой» - вспоминал он. 24 августа 1978 года в аэропорту Пулково уже сам писатель сядет в самолет Ленинград – Вена, чтобы уже больше никогда не вернуться на родину…
Сергей Довлатов и Петр Вайль
…Август в Нью-Йорке 1990 года выдался очень жарким, но в пригороде было полегче. В тени маленького домика на скамейке, сколоченной собственными руками, сидел абсолютно седой усталый человек. Дачу он купил всего несколько месяцев назад, лично посадив на участке три березы и даже навесив в доме двери без посторонней помощи. Правда, ни одна из них не закрывалась… 12 лет эмиграции развеяли все иллюзии по поводу «западного рая». Здесь тоже были свои дураки-начальники, погубившие его любимое детище – популярную газету «Русский американец». К примеру, последний владелец газеты, правоверный еврей, запрещал упоминать в заметках свинину, рекомендовав заменять ее фаршированной щукой. Существовала и цензура: в «Ньюйоркере» из его рассказа стыдливо выкинули комичный эпизод, где фигурировал… резиновый пенис.
Книги издавались, но оценить их по достоинству могли только литературные критики, да жители русскоговорящего района Брайтон-Бич.
Виктор Некрасов целует Сергея Довлатова
(в редакции «Нового американца»).
«Я всю жизнь чего-то ждал: аттестата зрелости, потери девственности, женитьбы, ребенка, первой книжки, минимальных денег, а сейчас все произошло, ждать больше нечего, источников радости нет. Главная моя ошибка - в надежде, что, легализовавшись как писатель, я стану веселым и счастливым. Этого не случилось» - с горечью писал он своему другу.
Мужчина тоскливо думал, что уже скоро ему предстоит отправиться в раскаленный от солнца центр города, встречать очередных гостей из России. С началом перестройки они зачастили. «Ко мне уже едут не друзья друзей, и даже не приятели приятелей, а уже малознакомые малознакомых!» - сокрушался он. Однако, отказать был не в силах.
На крыльцо выскочил симпатичный русый мальчишка с длинной челкой, и на сердце у седовласого потеплело. Рождение Коли в 1984 году почти совпало с появлением на свет повести «Заповедник». Мужчина еще не знал, что в России это будет одно из самых популярных его произведений. В самом конце повести отчаявшемуся главному герою звонит жена из-за границы.
«Я только спросил:
- Мы еще встретимся?
- Да... Если ты нас любишь...
- Любовь - это для молодежи. Для военнослужащих и спортсменов... А тут все гораздо сложнее. Тут уже не любовь, а судьба...»
Настроение у мужчины улучшилось. Он бодро встал, потрепал мальчишку по голове и энергично отправился к машине….
Сергей Довлатов, Елена Довлатова, Василий Аксенов. Встреча В. Аксенова в аэропорту Кеннеди. Нью-Йорк. 1980.
Фото Наташи Шарымовой
Последний крупный русский писатель конца XX века Сергей Довлатов скончался в Нью-Йорке 24 августа 1990 года. Это случилось во время очередного продолжительного запоя, наступившего после встречи с гостями из Москвы. Остановилось сердце. По этому поводу его близкий друг Игорь Ефимов высказался так:
Что бы ни было написано в свидетельстве о его смерти, литературный диагноз должен быть таков: «Умер от безутешной и незаслуженной нелюбви к себе».
Михаил ПАНЮКОВ
Слева направо Иосиф Бродский, Наташа Шарымова, Сергей Довлатов и другие посетители
Юз Алешковский и Сергей Довлатов
Форест Хиллс, Нью-Йорк. 3 сентября 1980.
Фото Нины Аловерт
Иосиф Бродский и Сергей Довлатов. Бродский получил в этот день почетное звание «Гражданин Нью-Йорка».
Нью-Йорк. 3 декабря 1985. Фото Нины Аловерт
Сергей Довлатов и Иосиф Бродский. Первое выступление И. Бродского перед эмигрантской общиной в галерее RR на Мерсер-стрит, Сохо, Нью-Йорк. 1979.
Фото Нины Аловерт
Сергей Довлатов в кругу родных.
Квинс, Нью-Йорк. 1987
Из архива семьи Довлатовых
Сергей Довлатов – экскурсовод. Михайловское. 1976.
Фото П. Г. Горчакова. Из архива Наташи Шарымовой
Dovlatov və Petr Vail
Новогодний вечер
Ленинград. 1947
Из архива семьи Довлатовых
Довлатов в Нью-Йорке 1987
Иосиф Бродский и Сергей Донатович
06.09.1998
В 1989 году издательство «Советский писатель», где я тогда работала, предложило Сергею Довлатову напечатать сборник рассказов в России.
Встретились в Нью-Йорке, чтобы обсудить это предложение. Провели день, гуляя по городу, заходя в любимые им ресторанчики. К вечеру я видела и слышала только одного Сергея, хотя в компании были далеко не последние люди. Его обаяние было безоговорочным и, как выяснилось, опасным: взбудораженные знакомством, мы с приятелем сбились с дороги и заехали в Гарлем, где мне сразу припомнились все фильмы и романы, воспевающие колоритную неприветливость этих мест.
С Еленой, женой Сергея, я познакомилась уже в следующий мой приезд — после смерти Довлатова — и поняла, что у нее есть два несомненных достоинства для жизни со столь притягательным для окружающих человеком: красота и невозмутимость.
На Довлатовских чтениях, проведенных питерским журналом «Звезда», Елена сделала доклад, засвидетельствовавший тонкость ее понимания писательской судьбы. Тема доклада — письма, которые Довлатов посылал ей из Вены в Нью-Йорк, куда она с дочерью Катей приехала за полгода до него.
Ольга ТИМОФЕЕВА* * *
ЕЛЕНА ДОВЛАТОВА: «В ШТАТАХ ОН ЧУТЬ НЕ СТАЛ ЮВЕЛИРОМ»
— Я не могла больше ждать, пока Сергей решится на отъезд. Я не сомневалась, что будет трудно, но хуже быть не могло. Я готова была на любую физическую работу, на любые бытовые сложности, только бы избавиться от ощущения безнадежности и страха перед КГБ, все ближе подбиравшегося к Сергею.
— Вы человек рисковый?
— Нет, просто упрямый. Если что-нибудь решу — стену лбом прошибу, но добьюсь своего. Однако преодолеть нерешительность Сергея мне долго не удавалось. Я, конечно, понимала, как страшно писателю оказаться в атмосфере чужого языка. И я хорошо знала, что он никогда не откажется от своего призвания, хотя одарен он был разносторонне. У него были несомненные музыкальные способности, унаследованные от матери. Для Норы Сергеевны наличие слуха у человека — одно из важнейших человеческих качеств. Если есть слух — ты, скорее всего, хороший человек. Одним из семейных развлечений было воспроизведение мелодии из недавно увиденного фильма. Сергей пробовал играть на балалайке и банджо, но к своим музыкальным данным всерьез не относился. Как и к рисованию — при том что в его рисунках виден несомненный талант. Самый удачный шарж на него выполнен им самим. Стихи на случай он писал километрами. Сейчас его сестра Ксения публикует в журнале «Звезда» письма Сергея к отцу из армии. В них жизнь описывается в основном в стихах. Потом Сергей этого очень стеснялся и даже хотел уничтожить эти письма. Я буквально вырвала у него из рук папку с ними, крича, что это не его, а отцовская собственность.
Он умел многое, но хотел быть только писателем. И всегда очень ответственно относился к слову. Мне это стало ясно после такого, казалось бы, пустякового случая. У меня была редкая и любимая книга «Анатоль Франс в халате». Я таскала ее за собой при переездах вместе с немудрящим имуществом, которое умещалось в одной сумке. И вот Сергей вдруг решил подарить «Анатоля Франса в халате» своему другу детства Андрюше Черкасову. Меня это несколько удивило: к тому времени они не были близки и довольно редко виделись. Может быть, поэтому Сергей решил послать книгу по почте и сел писать сопроводительное письмецо. Я что-то хотела спросить у него — и вдруг наткнулась на такой отсутствующий взгляд, что осеклась. Было понятно: он сочиняет. И действительно, когда он закончил, сразу как будто вернулся из другого измерения. Я навсегда запомнила этот его взгляд...
Короче — мне понятны были его сомнения по поводу эмиграции, и тем не менее...
— Вы были уверены, что он последует за вами?
— Я не была в этом уверена, но мне уже было все равно. Разрешение я получила очень быстро, через три недели. И здесь началось. Сначала заболела Катя, она вообще была очень болезненным ребенком. Когда она поправилась, проблемы со здоровьем обнаружились у меня. Выздоровела я — опять заболела Катя. Так продолжалось довольно долго, и тем не менее день отъезда был назначен. Я пошла попрощаться с подругой и, возвращаясь от нее, сломала руку. Вот так, в гипсе, я и поехала в эмиграцию.
— В книге «Наши» Сергей писал, что в аэропорту Кеннеди, когда он с матерью прилетел из Вены, вместо вас его ждала записка: «Располагайтесь. Мы в Клубе здоровья. Будем около восьми».
— Не думаете же вы, что его рассказы документальны. Почти все в них вымышлено.
— Значит, и познакомились вы не так, как у Довлатова написано?
— Конечно. Мы познакомились в троллейбусе. Сергей заговорил со мной, мы проехали две остановки, потом некоторое время шли по одной улице. Не доходя Малого драматического театра распрощались — Сергей пошел домой, а я в гости к одному художнику. В гостях было шумно, у меня разболелась голова, я хотела уйти. Сказала, что иду за сигаретами, хозяин послал со мной художника Мишу Кулакова с наказом привести обратно. Киоск был закрыт, я пошла к другому, пытаясь оторваться от Миши, но он во исполнение задания схватил меня за рукав. И надо же, чтобы в эту минуту мимо шел Довлатов. Он увидел мою борьбу с Мишей, который был в довольно сложном положении: его жена, чтобы удержать его дома, состригла со всей его одежды пуговицы. Он был завернут в рубашку, в пиджак, в пальто, как капуста, — поэтому одной рукой держал брюки, а другой меня. Вдруг сверху раздался голос: «Мне кажется, барышня не хочет с вами идти». И ко мне: «Лена, вы знаете этого человека?». Я сказала, что знаю, но все равно хочу домой. «Вам ничего не остается делать, как отпустить барышню», — обратился он к Мише, которому пришлось ретироваться. Сергей проводил меня до остановки, и мы расстались.
— Он не спросил у вас ни телефона, ни адреса?
— Как потом выяснилось, в то время у него был роман с Асей Пекуровской, они потом расписались, но вместе, по сути, не жили. В течение трех лет мы случайно встречались на улице. Правда, происходило это довольно часто — ведь тогда вся молодежно-вечерняя жизнь крутилась на Невском, все мы жили поблизости друг от друга. Однажды Сергей даже потащился со мной к моей приятельнице и очень уговаривал пойти потом с ним в гости, но я отказалась. Потом Сергея забрали в армию, он приехал в отпуск и пошел со своим задушевным другом Валерием Грубиным в кафе «Север». Там сидела и я с друзьями. Выхожу позвонить — и сталкиваюсь с Сергеем. Встреча оказалась роковой. С нее начались наши отношения. Правда, расписались мы только когда он вернулся из армии.
— У вас был свой дом?
— Нет, мы снимали квартиры. Где-то за конечной станцией метро, потом в районе, похожем на тот, что в фильме «С легким паром». Когда мы выходили из троллейбуса, я всегда отсчитывала четвертый дом, и мы шли к нему, ни на что не отвлекаясь: боялись сбиться. Однажды Сергей заблудился и еле пришел домой. Когда родилась Катя, мы все переехали к его маме Норе Сергеевне, с которой я живу до сих пор.
— О ее крутом нраве ходят легенды. Как она приняла вас?
— Ей сразу понравилось, что появилась девочка, которой можно командовать. Она любила наряжать меня, следила за моей внешностью, требовала, чтобы я, выходя в город, подкрашивалась. «Довлат» в переводе с тюркского — это власть государства. Они оба — и мать и сын — соответствовали своей фамилии. Сергей часто повторял, что мне надо выдать орден за то, что я терплю их обоих. Но трудность их характеров отчасти искупалась их одаренностью. Нора Сергеевна — превосходная рассказчица, с блестящей памятью. Сережа часто просил ее вспомнить какую-нибудь историю, нужную ему для рассказа. И она всегда рассказывала смешно и ярко. Сейчас, когда я ехала в Питер на конференцию, она просила меня сказать во время выступления, что Сережа дружил с ней, ценил ее юмор. Это правда. Он вообще ценил близких людей. Его необыкновенная внимательность к ним проявлялась в том, что он любил делать подарки. Особенно обожал, что называется, «штучки». У него их была целая коллекция. Однажды на одесской барахолке я купила ему в подарок американскую ручку с золотым пером. Против уверений продавца, обещавшего месяц бесперебойной работы, она не сделала ни одного росчерка, не поставила ни одной запятой. Ей тут же было отведено место в коллекции «штучек» — Сергей обвил ее проволокой и подвесил на гвоздике у своего письменного стола. На письменном столе у него всегда был идеальный порядок. А в последние годы он просто стал страшным педантом во всем, что касалось дел.
— Неустроенность быта как-то сказывалась на ваших отношениях?
— Наш быт в соответствии с нашими понятиями был, в общем-то, устроен. Так жило большинство знакомых. Конечно, нам не помешали бы лишние деньги, но у нас никогда не было ссор из-за их отсутствия. И он все время пытался что-то делать. Одно время служил секретарем у Веры Пановой, привязавшейся к нему, главным образом, из-за необыкновенной ловкости и легкости рук. Когда ей было плохо, она только ему доверяла устроить ее в кровати, чтобы ей было удобно. Он ей много читал вслух, они беседовали о литературе, и возвращаясь от нее на электричке из Комарова, Сергей писал свой первый роман, который не был закончен, но частями разошелся по его другим произведениям. Какое-то время Сергей работал в многотиражной газете, получал 85 рублей. К нему очень хорошо относился тамошний редактор, не очень загружал работой, и в свободное время Сережа начал писать рассказы. Когда он дал их почитать своим друзьям, они сразу пошли по рукам, его творческий вечер был включен в план работы ленинградского Союза писателей — при том, что у Довлатова еще не было напечатано ни строчки. Ход событий сулил ему фантастическую карьеру. Однако этим вечером, прошедшим с большим успехом, все и кончилось.
— Он как-то не так себя повел?
— Рассказы, которые он читал, настолько не вписывались в тогдашнюю конъюнктуру, что разговаривать было не о чем. Самое главное — отрицательные герои у него выглядели симпатичнее положительных.
В общем, он сразу стал профессиональным писателем со своей манерой, которая вызывала страшное раздражение у литературного начальства. Зато он быстро прославился в интеллигентских кругах. Тогда началась дружба с Бродским, Найманом, Рейном, Бобышевым. Мы встречались почти каждый вечер, беседуя далеко за полночь обо всем на свете. Рейн был потрясающим рассказчиком. Уже в Америке Бродский говорил, что скучает по рассказам Женьки. Найман славился своей быстрой и находчивой реакцией на любую ситуацию. Кстати, Найман, хоть и насмешливо, но предрекал Сергею большую популярность в будущем. Но действительность превзошла ожидания и его, и самого Сергея. Отголоски этой «широкой популярности в узких кругах» настигли меня в Италии, где мы проходили эмигрантский карантин. Я искала квартиру и познакомилась с человеком, в прошлом питерцем, предложившим мне жилье. У него в руках был журнал «Континент», я попросила посмотреть и увидела там Сережину публикацию. Он, заглянув через мое плечо, воскликнул: «Серега Довлатов напечатан». Он не был знаком с моим мужем, но помнил времена, когда имя Довлатова было у всех на слуху. Панибратское «Серега» покоробило меня, но потом я подумала, что, возможно, из Ленинграда в самом деле уехал Серега, но в Нью-Йорк приехал уже писатель Довлатов. За несколько недель австрийского транзита он написал несколько замечательных рассказов, вошедших потом в «Компромисс», стал сразу известен в эмиграции, читавшей его публикации в «Континенте» и в журнале «Время и мы». Им заинтересовался издатель Карл Проффер, несомненный авторитет в славистском мире. В его издательстве «Ардис» довольно быстро вышла книга Сергея. Но, конечно, не могло быть и речи о существовании на литературные заработки. Как все эмигранты, Сергей рассчитывал зарабатывать физическим трудом. Он даже пошел на курсы ювелиров. Правда, из этого ничего не получилось. Зато получилось создать газету «Новый американец».
Это был самый радужный и оживленный период нашей жизни. Очень быстро люди, делавшие газету, стали героями и любимцами эмигрантского народа. Их узнавали на улице, телефон у нас звонил не переставая, в редакции образовался своего рода клуб, куда все стремились попасть. Газета настолько отличалась и от советской, и от эмигрантской журналистики, так была пронизана свежими идеями, стилистическим изяществом, что с ней связывались лучшие надежды. К сожалению, наша газета просуществовала всего два с половиной года. Ее делали блестящие литераторы, но никудышные финансисты.
— Как писал Довлатов, «Америка, действительно, страна неограниченных возможностей. Одна из них — возможность прогореть». Кем вы работали, туша пожар?
— Корректором, потом наборщиком, да кем только не приходилось работать. Я была главным добытчиком, поэтому работала с утра до ночи. Когда родился Коля, брала работу на дом, а Сережа к этому времени стал служить на радио «Свобода».
— Вы решились на второго ребенка в столь трудных обстоятельствах. Довлатов был чадолюбив?
— Я думаю, он бы был очень доволен, если бы я рожала каждый год. Ему нравилось быть главным в доме. Это чувствовалось, даже когда он гулял с собакой. Он шел такой большой, собачка маленькая, так и виделось много детей, бегущих за ним...
* * *
КАТЯ: «У НЕГО НЕ ОЧЕНЬ ПОЛУЧАЛОСЬ БЫТЬ ПРИМЕРНЫМ ОТЦОМ»
К атя Довлатова приехала в Россию пять лет назад — и осталась. Надолго ли, навсегда — не знает даже она сама. Пока она живет в Москве, зарабатывает, чтобы хватало на привычный образ жизни и путешествия. Унаследовала материнскую красоту и отцовский темперамент.
— Катя, какие впечатления об отце у вас сильнее — детские или взрослые?
— Мы с ним, к сожалению, не дожили до времени, когда у нас могла возникнуть взрослая дружба, на равных. Я, как принято в Америке, рано ушла из дома. Мы жили в очень стесненных условиях: двухспальная квартира на четверых плюс собака. В гостиной всегда сидел папа, печатая на машинке, или мама, набирая очередной текст. Невозможно было позвать гостей. В 18 лет я уже снимала квартиру и приходила к родителям в гости, и то не часто. Чаще мы встречались в городе. А о детстве у меня эпизодические воспоминания. Например, помню чувство надежности, спокойствия, когда переходила с папой через дорогу. Мама всегда ее суетливо перебегала, и я страшно нервничала, идя с ней. Наверное, боязнь автомашин у меня от нее. Я не боялась их, только идя с папой. Даже на малюсеньких улицах, где ездили на велосипедах, он брал меня, взрослую, за руку и вел на другую сторону.
— И так же заботливо оберегал вас от других опасностей?
— Пытался, но у него не очень получалось быть примерным отцом. Когда я родилась, он был молод и совсем не готов к отцовству. Мне кажется, в России до сих пор ответственность за детей в основном лежит на женщине. Конечно, отец принимал участие в моем воспитании, но по вдохновению. То ему вдруг хотелось, чтобы я научилась рисовать стол или сову, то он требовал писать красивее. Но он никогда не заставлял меня убирать постель или делать уроки. Помню, однажды у нас отключили электричество, и я при свечах делала домашнее задание. Он убалтывал меня прекратить это скучное занятие и пообщаться с ним. Я, ординарный, правильный ребенок, отказывалась, ссылаясь на гнев учителей, он предлагал написать им записку с каким-нибудь объяснением. Чтобы приучить меня мыть руки, он заставлял меня коллекционировать марки, поскольку их можно брать только чистыми руками. При этом он терпеть не мог любого коллекционирования.
Отец обожал русский язык, знал все немыслимые слова и ударения и страшно огорчался ошибкам. Еще он сердился, когда я начала краситься, обзывал меня чучелом и посылал смывать «эту дрянь». Наверное, так он защищал меня от улицы. Вообще же родители спокойно относились к моим выходкам. Единственно, чего родители поначалу от меня хотели и к чему всячески подталкивали, это к приобретению настоящей профессии. Они, как какие-нибудь правильные американские родители, надеялись, что я пойду в Гарвард, стану юристом. А я стала разъезжать с музыкальной группой, организовывать турне по Америке, Европе. Единственно, что их радовало в этой ситуации, — мои открытки из путешествий. И они решили: самое главное — чтобы я была счастлива.
Тем не менее отца расстраивало то, что я ленива. Он всегда говорил, что жизнь не может состоять из одних развлечений, что огромную роль в жизни человека играет дисциплина. Сам он был очень собранный человек, и его раздражал мой образ жизни, когда моя ночь начиналась его утром. Время от времени папа рисовал передо мной страшную картину моего вероятного будущего: представь себе, женщина за тридцать, с детьми, разведенная, без профессии. «Как ты будешь жить?» Увидел бы он меня сейчас: тридцать два года, ни детей, ни мужа, ни профессии. И все прекрасно.
— Эмигрантские дети часто стесняются своих родителей... Был у вас этот комплекс?
— Я понимала, что у меня неординарные родители, и скорее стеснялась своих американских знакомых. Конечно, известность отца не выходила за рамки эмиграции, но его рассказы печатались в «Нью-Йоркере» — самом престижном журнале Америки, о нем была статья в воскресной «Нью-Йорк таймс», большая фотография в «Бук ревью». Мне нравились его рассказы — он, перед тем как что-то написать, много раз рассказывал это в моем присутствии. Слушать его мне было страшно интересно и смешно. Однако масштабы его таланта и степень его популярности осознала, только приехав в Россию...
— Это вам помогло жить здесь?
— Не так, как могло бы помочь более практичному человеку. Для начала меня поразило то, что мою фамилию все выговаривают правильно. У меня с детства был ужасный комплекс по этому поводу. На какой-нибудь пионерской линейке ее всегда перевирали, и я мечтала быть Петровой, Смирновой и иметь голубые глаза. Американцы вообще не могли выговорить фамилию «Довлатов», и я ее просто не называла. И вдруг здесь я обрадованно услышала, что ее произносят с той же легкостью, что и фамилию «Петров».
— Катя, когда родился ваш брат, стал ли Довлатов другим отцом?
— Колю он называл «маленьким заводиком по выработке положительных эмоций». Он очень любил его, много им занимался, начиная с младенчества. Даже ночью его укачивал, носил его на руках, когда у него что-нибудь болело, провожал в школу. Коля очень рано заговорил — может, потому что мы ему много читали русских книжек. К сожалению, в школе английский язык вытеснил русский, и даже Сережа не мог его заставить заниматься родным языком. Сережа его — как и меня — не заставлял что-либо делать, а увлекал делом. Коля вырос в атмосфере огромной любви. Для него до сих пор болезненна тема отца. И мне очень неприятно, что образ Сережи в России представлен как-то однобоко.
С одной стороны, культ. Его много издают, без конца цитируют. Но все как-то без уважения к его памяти. Издают без всякого спроса у наследников, денег не платят даже с очень больших тиражей. Мне по-прежнему приходится работать не разгибая спины, хотя один четырехтомник, который мне, кстати, очень нравится, уже принес большой доход издательству «Лимбус-пресс». Мне кажется, люди оскорбляют память Сергея, не считаясь с нашим правом. Или хотя бы мнением. Я так и не поняла, почему в Петербурге надо было увековечивать память Сергея пивным ларьком, а не, скажем, кафе-хаусом, где люди пьют кофе, читают книги, — это как-то лучше вяжется с образом писателя, который больше всего на свете любил литературу. Понятно, что у умершего писателя вдруг появляется много новых друзей, пишущих о нем воспоминания. Вспоминают все — даже те, кто Сергея видел раз в жизни, и главным образом вспоминают про пьянство.
Про это сам Довлатов написал очень много, он этой своей слабости не скрывал. Но ведь его жизнь совсем не из одного этого состояла. Сергей каждый день вставал в шесть утра и садился за стол. Работа для него была превыше всего. Почти во всех воспоминаниях у него на нее просто не остается времени из-за непробудного пьянства. На самом деле он не пил годами, месяцами и был абсолютно другим человеком, чем его представляют случайные знакомые.
Мне жаль, что пошлость, которую ненавидел Сергей, заслоняет его действительно уникальный образ.
- Весь цвет ленинградской богемы. Е. Рейн, А. Кушнер, Л. Лосев, С. Довлатов и многие, многие другие. Иных уж нет... Начало 70-х.
- Сергей и Елена Довлатовы, Наталья Шарымова и Катя Довлатова на праздновании первой годовщины газеты «Новый американец». 14 февраля 1981 года, Брайтон-Бич.
- В редакции «Нового американца». 1980 год, Нью-Йорк. Фото Нины Аловерт.
- Катя и Сергей Довлатовы. 1981 год, Нью-Йорк. Фото Нины Аловерт.
- С сыном Колей. 1983 год, Нью-Йорк.
Фото П. Кассина, Л. Волковой, репродукции В. Горячева и из книги «Малоизвестный Довлатов»
Сейчас трудно представить, что у нас на Родине были времена, когда талантливого человека не просто не поощряли заниматься творчеством хотя бы морально, а не то, чтобы материально, но и более того — ещё и выгоняли из собственной страны, из жизни, к которой он привык. Однако времена эти не столь отдалённы, а людей таких, как оказалось, великое множество. Среди них и талантливый писатель Сергей Довлатов, чья популярность год от года только возрастает. Наконец-то он стал русским писателем, о чём мечтал всю жизнь. Правда, к огромнейшему сожалению, произошло это уже после смерти самого автора книг. Естественно, читателям любопытно узнать подробности личной жизни человека, чьими книгами они зачитываются. Поэтому эта статья посвящена одной из граней (как нам кажется, весьма немаловажной) частной жизни — детям Сергея Довлатова .
Как оказалось, знаменитый писатель был хорошим отцом, трепетно и заботливо относящимся к своим детям. Его поражала та беззащитность и доверчивость, которой были пронизаны отношения его маленьких продолжений к нему самому — большому и сильному человеку. Правда, такая трепетность и забота достались не всем отпрыскам Сергея Довлатова.
На фото — Екатерина Довлатова с матерью
Самой главной женщиной в судьбе писателя стала его вторая супруга Елена. Она-то и подарила Сергею Довлатову его первую дочку Екатерину, а чуть позже — уже в американской эмиграции — и сына Николая. Дочери писателя Екатерине уже 49 лет. Практически всю сознательную жизнь она провела в Соединённых Штатах Америки, куда вместе с матерью эмигрировала в 12-летнем возрасте. Затем к ним приехали и отец с бабушкой. Хотя до этого отношения в семье были очень сложные, родители даже расходились на какое-то время и переставали считать себя семьёй, всё же даже в этот период (пришедшийся ещё на жизнь в Ленинграде) они жили под одной крышей. А вынужденный эмигрировать Сергей Довлатов окончательно вернулся к жене, результатом чего стало рождение в феврале 1984 года сына. Семья писателя до сих пор живёт в Америке, изредка выбираясь на историческую родину ради очередного мероприятия в честь отца и бывшего мужа. Катя вспоминает, как в 15-летнем возрасте, желая как можно больше времени проводить с дочкой и заодно дать ей возможность подработать, Сергей Довлатов принял её в штат журнала "Новый американец в качестве переводчицы. Уже взрослая дочь писателя не может вспомнить ни одного дня или случая, когда бы отец её наказывал.
На фото — Сергей Довлатов с сыном
Жизнь такова, что в перерыве между рождением двоих детей законной женой, у Сергея Довлатова, оказывается, появились и ещё две дочери. Матерью первой является первая жена писателя Ася Пекуровская. Марии (так зовут дочь) сейчас уже 45 лет. Правда, из-за довольно свободного образа жизни, который вела её мать, бытует мнение, что отцом Марии мог быть и писатель Василий Аксёнов. О существовании дочери сам Сергей Довлатов узнал лишь на 18-м году её жизни, однако отнёсся к этой новости с прохладцей, по-видимому, по той же причине, по которой сейчас идут споры относительно отцовства. Вторую внебрачную дочь родила писателю Тамара Зибунова, у которой он вместе со старшей дочерью и матерью провёл лето 1974 года после ссоры с женой. Результатом такого времяпрепровождения стала девочка по имени Александра, которой на сегодняшний день уже 40 лет. Правда, больше ничего из биографии её неизвестно.
Еще интересное в рубрике.
Трудно представить, что в России были времена, когда талантливого человека не просто не поощряли заниматься творчеством хотя бы морально, а не то, чтобы материально, но и более того — ещё и выгоняли из собственной страны, из жизни, к которой он привык. Однако времена эти не столь отдалённы, а людей таких, как оказалось, великое множество. Среди них и талантливый писатель Сергей Довлатов, чья популярность год от года только возрастает.
Самой главной женщиной в судьбе писателя стала его вторая супруга Елена. Она-то и подарила Сергею Довлатову его первую дочку Екатерину, а чуть позже — уже в американской эмиграции — и сына Николая. Дочери писателя Екатерине уже 49 лет. Практически всю сознательную жизнь она провела в Соединённых Штатах Америки, куда вместе с матерью эмигрировала в 12-летнем возрасте. Затем к ним приехали и отец с бабушкой. Хотя до этого отношения в семье были очень сложные, родители даже расходились на какое-то время и переставали считать себя семьёй, всё же даже в этот период (пришедшийся ещё на жизнь в Ленинграде) они жили под одной крышей.
Сергей Довлатов дочь Мария Пекуровская: хронология любовных отношений Сергея Довлатова
Ася Пекуровская, бывшая жена Сергея Довлатова, возлюбленная Василия Аксенова и муза Ленинграда шестидесятых. В поклонники Аси Пекуровской записывали Василия Аксенова и Иосифа Бродского. В 1968 году она развелась с Сергеем Довлатовым после восьми лет брака, а пятью годами позже эмигрировала в Америку, забрав с собой их общую дочь. Там она преподавала в Стэнфордском университете, выпустила несколько литературоведчеcких книг о Канте и Достоевском. В 1996 году вышли ее воспоминания о бывшем муже «Когдa случилось петь С.Д. и мне».
1960 год — Расписался с Асей Пекуровской.
1965 год — Знакомство с Еленой Довлатовой.
1968 год — Оформил развод с Асей Пекуровской.
1969 год — Расписался с Еленой Довлатовой.
1970 год — Родилась дочь Маша, мама — Ася Пекуровская.
1971 год — Оформил развод с Еленой Довлатовой.
1972 год — Приезд в Таллинн.
1973 год — Ася Пекуровская с дочерью Машей эмигрировала в США.
1975 год — Возвращение из Таллинна в Ленинград.
Сергей Довлатов дочь Мария Пекуровская: первая супруга писателя рассказала о браке
Маша впервые увидела своего отца в прямом смысле слова в гробу, прибыв на похороны Довлатова, где мать и сообщила, что это и есть ее отец. А когда через несколько лет, в 2009-м, умер Аксенов, Ася рассказала всему миру, что на самом-то деле отец Маши - Аксенов, а не Довлатов. Говорят, у Аксенова наследство оказалось побольше, чем у Довлатова.
Сергей Довлатов был вашим первым мужем. Вы часто общались после развода?
Это студенческий брак. Сергей был красавцем, очень талантливым, невероятно остроумным человеком. Пел, рисовал. Но потом я влюбилась в другого молодого человека, сразу же призналась и ушла от Серёжи. Он меня преследовал, умолял вернуться.. Потом его познакомили с Еленой – мы с ней, кстати, похожи внешне. У Довлатовых родилась дочь Катя. Но мы иногда виделись в общих компаниях.
А через несколько лет у вас с Довлатовым родилась дочь Маша…
Я помню, что простыла, сидела дома. Пришёл Сергей меня навестить. Тогда всё и случилось. Поскольку с другими мужчинами на тот момент я не встречалась, было ясно, что беременна именно от Сергея. Никогда не скрывала этого. Когда Довлатов узнал, поставил условие: «Если ты возвращаешься ко мне, я признаю ребёнка. Если не возвращаешься – не признаю». Возвращаться к нему я не собиралась. Мы с Машей эмигрировали в Америку, а потом и Сергей с семьёй приехал.
Вы не рассказывали дочери, кто её отец?
Не хотела огорчать Машу, рассказывать, что папа не хочет с ней общаться. К тому же он был совершенным пьяницей, и я стыдилась представлять дочери такого отца. Поэтому говорила, что её папа находится в России, а приехать оттуда невозможно. Маша узнала правду только после смерти Довлатова. Обиделась на меня.
